АЛЕКСАНДР ЧЕРНЯВСКИЙ, хирург с 35-летним стажем, в этом году начал исполнять обязанности руководителя клиники Мешалкина. В интервью «Континенту Сибирь» он рассказал о том, как клиника сумела преодолеть проблемы, с которыми столкнулась в этом году, и как планирует работать дальше.

— Александр Михайлович, вы заняли пост руководителя клиники в не самое простое время: тогда можно было слышать мнения, что все плохо, люди бегут из национального медицинского исследовательского центра имени Мешалкина, имеет место срыв госзадания, провал всех планов, и т. д. Как вам удалось все это преодолеть?

— На самом деле я бы не сказал, что все так плохо было… Хотя нет, плохо, что это вообще началось. Когда я выступаю перед коллективами, особенно при подведении итогов месяца, квартала, года и т. д., то всегда говорю, что мы пришли не в чистое поле. За все то, что было создано и достигнуто, — за это нужно отдать должное тем людям, которые работали до нас. Наш Центр не зря носит имя Евгения Мешалкина, великого хирурга, который сотворил здесь все с нуля, создал клинике репутацию, а потом передал все команде во главе с Александром Караськовым. Что до работы в последние три-пять лет — я не буду ее анализировать, но проблемы определенно были. И с выплатой заработной платы, и с расходными материалами — нас начали из-за этого отправлять в неоплачиваемые отпуска, я сам на три недели в апреле уехал в отпуск, потому что работы не было.

— И вот так вы подошли к тому, что случилось…

— Когда начались первые аресты — вспомним историю с замдиректора Евгением Покушаловым, — компании, поставлявшие нам расходные материалы, прекратили работу, ожидая разрешения ситуации. Почему руководство не начало работать с другими — я не знаю. В середине мая меня пригласили в Минздрав, спросили, готов ли я взять на себя ответственность за учреждение. Тогда, помимо всех прочих проблем, в коллективе созрел серьезный конфликт между управляющим и врачебным составом. В итоге много врачей и медсестер ушли, отчего возникла проблема дежурств в реанимации и операционной. Уходили ведущие специалисты, в том числе нейрохирург Алексей Кривошапкин, рентгенэндоваскулярный хирург Александр Осиев, онколог Ольга Аникеева. Когда были созданы условия, некомфортные для работы, те, кто ставил в Центре технологии, набирали коллективы, были вынуждены уйти. Я и сам, если честно, уже искал новое место. Я не понаслышке знаю, как многие из наших коллег рассылали резюме о трудоустройстве. К сожалению, в Новосибирске не так много мест, где можно устроиться: кто-то из сосудистых хирургов ушел в «Авиценну», кто-то в ЦНМТ, а кому-то вместе со сменой работы приходилось менять и город. Некоторые уехали в Санкт-Петербург, человек шесть-восемь устроились в центр Алмазова, другие устроились в новые центры в Красноярске, в Хабаровске — не потому, что там лучше, а потому что здесь… не сказать, что стало невыносимо, но трудно. А в последний год мы уже с трудом находили общий язык с руководством клиники.

Новым руководителем клиники Мешалкина назначен Александр Чернявский

— Увольнения ведь начались еще до ареста Евгения Покушалова?

— Люди стали увольняться раньше. По каким-то причинам сотрудники, которые привнесли колоссальный вклад в организацию, становились «неудобными». Представьте себе, как вы приходите на работу год за годом, не зная, пройдете ли очередную дисциплинарную комиссию или получите на ровном месте выговор с последующим увольнением.

— И в таком состоянии приходилось оперировать сердце?

— В угнетенном состоянии долго работать нельзя — все это сказывалось. Я их понимаю, я сам все это пережил. Тут дело даже не в деньгах — в том возрасте, когда человек готов расти, зарплата играет далеко не первую роль. Сначала должность, потом возможности, и только в третью-четвертую очередь деньги. Но по тем временам Центр Мешалкина предлагал достаточно высокую зарплату — примерно вдвое больше, чем в среднем по отрасли. Когда я работал в Томске, я не был руководителем отдела, я был ведущим научным сотрудником, доктором наук, но не имел самостоятельности в принятии решения, хотя у меня были свои взгляды на развитие научных направлений: хирургического лечения ишемической болезни сердца, хирургии клапанов сердца, сосудистой хирургии, реконструктивной хирургии аорты. И вдруг мы находим друг друга здесь, в Центре Мешалкина. Так мы начали работать с Александром Григорьевичем Осиевым, который в Тюмени развивал серьезное направление по эндоваскулярной хирургии, но не хватало возможностей. И вот он переходит сюда, возглавляет направление эндоваскулярной хирургии, и она тоже совершает рывок. Следом «подтягивается» аритмология, которая тоже не имела здесь большой практики. Евгений Покушалов из Томска пришел, поднял аритмологию на новый уровень. Ну а дальше все пошло по накатанной: когда собирается хорошая команда, все к ней стремятся присоединиться: Алексей Кривошапкин, Ольга Аникеева, благодаря которой у нас развивалась радиология и онкология. А потом политика начала меняться, и работать стало просто тяжело, хотя амбиции наши не изменились. В 2012 году меня попросили уйти с должности замдиректора по науке из-за того, что моя точка зрения на распределение доходов от платных услуг не совпадала с точкой зрения дирекции. Я не буду перечислять всех, кто ушел, начиная с 2012 года, но считаю, что то, что произошло в 2019 году, — закономерный результат всего этого.

— Насколько восполнимыми оказались потери в кадрах и к чему они привели?

— За эти месяцы мы вернули всех сестер, которые были уволены за протест против неоплачиваемых переработок. Мы нашли возможность компенсировать потери, понесенные в прошлом году — у нас сохранились бумаги и протоколы. Опираясь на них, мы провели заседание экономического совета и компенсировали все потери по премиям — даже тем сестрам, которые не согласились вернуться к нам. Мы вернули и врачей-кардиологов. К сожалению, всех специалистов вернуть не удалось, некоторые — например Александр Осиев и Алексей Кривошапкин — уже успели занять ключевые позиции на новых местах. Некоторым мы даже не предлагали вернуться, понимали, что не согласятся. Александр Осиев сейчас работает в крупной клинике в Москве, Алексей Кривошапкин тоже там, но продолжает сотрудничать с нами, остается главным научным сотрудником. Он ведет аспирантуру, читает лекции, оперирует. К нему в клинику тоже приезжают наши сотрудники. Александр Осиев после себя оставил хороших учеников — Евгений Кретов, Олег Крестьянинов сейчас ведут вперед нашу эндоваскулярную хирургию. Очень жаль, что не получилось вернуть основательницу нашей онкологии Ольгу Аникееву, ее некем заменить, пока мы не нашли другого специалиста, который был бы так же силен как в лучевой терапии, так и в хирургической онкологии.

Замдиректора новосибирской клиники Мешалкина задержан правоохранительными органами

— Насколько вообще важную роль играет онкология в сердечно-сосудистых заболеваниях?

— Когда я еще работал заместителем директора, я изучал эту проблему. От 40% до 60% пациентов онкологических заведений каждый год получают отказ в радикальном лечении из-за проблем с сердцем. Это открытая статистика наших онкологов. И наша клиника занималась в том числе ими. С ишемической болезнью сердца, со стенокардией больного никогда не возьмут ни на резекцию легкого, даже на лучевую терапию не возьмут — все это кардиотоксично.

— Когда началась вся эта история, разные источники давали противоречивые данные по поводу числа операций в Центре Мешалкина: кто-то отмечал рост, кто-то спад. Что произошло на самом деле и к чему все пришло сейчас?

— В марте-апреле действительно был спад по операциям: около тысячи операций было отменено, перенесено на осень. Все из-за нехватки расходных материалов. Я сам каждый день видел кучу писем с жалобами: «Мою операцию отменили, я специально прилетел из другого города» — конечно, это было неприятно. Но с июня по август ситуация выправилась — я обратился к коллективу, попросил перенести отпуска на более поздний срок, мы увеличили рабочую неделю до шести дней, ситуацию по расходникам выровняли к началу июня. А потом обзвонили всех пациентов, которым было отказано в операции в назначенное время, вызвали на госпитализацию и к началу сентября полностью устранили отставание. Большинство ушедших работников, как я уже говорил, мы вернули. Одной из главных задач, которую поставили перед финслужбой, было увеличить зарплату среднему и младшему персоналу. И устранить перекос заработной платы в пользу топ-менеджеров. Какие-то непонятные группы аудита, целые отделы, которые занимались непонятно чем за зарплату в 350, 400 тысяч рублей. Мы попросили их написать отчет на тему того, чем они занимались последние 3–6 месяцев, — и они не смогли внятно объяснить, чем именно. Эти должности мы ликвидировали, а младшему составу на 25% зарплату повысили. Сейчас у нас политика такая: средняя зарплата медперсонала должна быть выше средней по вспомогательным службам — топ-менеджеры не должны получать больше, чем лучшие хирурги. Мы все-таки медицинское учреждение, и имя Центра на всех уровнях прославляют не экономисты, и равняемся мы не на них.

— Есть еще такое направление, как научные исследования, по которым тоже есть задание. Справились ли вы с ними в переходный период? И готовы ли вы для этого сотрудничать с другими учреждениями?

— Научное направление — это не просто «еще одно», это главная часть нашего госзадания. Мы в первую очередь научное учреждение. И без наших коллег мы многих результатов не могли бы добиться. Половина наших результатов за 2017–2020 годы — это коллаборация с научно-исследовательскими институтами СО РАН — Институтом цитологии и генетики, с Институтом органической химии и др. Мы работаем над созданием гемостатических препаратов с профессором Игорем Григорьевым из Института органической химии, сотрудничаем с командой академика Василия Фомина из Института теоретической и прикладной механики по разработке новых устройств вспомогательного кровообращения. У нас совместные лаборатории с СО РАН, лаборатория молекулярной и клеточной медицины — с Институтом цитологии и генетики, лаборатория клеточной технологии — с Институтом органической химии, лаборатория биомедицинских технологий — с Институтом химической биологии и фундаментальной медицины. В этом направлении будем работать и дальше. Конечно, самая современная научная продукция, которая у нас есть, невозможна без сотрудничества с институтами СО РАН — самостоятельно быть первыми во всех направлениях, во все вникнуть, иметь собственные научные лаборатории невозможно, сложно, да и не нужно.

Новосибирский центр Мешалкина признан виновным в картельном сговоре при закупке лекарств

— Возможно, в рамках такого двустороннего партнерства получится решить проблемы и с расходными материалами?

— Конечно, можно. Независимые исследования уже показывают, что коронарные стенды, используемые новосибирскими хирургами, не уступают лучшим мировым образцам. Возможно, кто-то сочтет эту оценку предвзятой, но ее давали не только мы, в многоцентровом рандомизированном исследовании участвовали также кардиоцентры Краснодара, Красноярска, Москвы, Кемерова, Санкт-Петербурга. Сам «Ангиолайн» исследование не финансировал.

— Какие еще классы расходников можно «закрыть» отечественным оборудованием?

— Совместно с компанией «Ангиолайн» мы разработали эндоваскулярный аортальный клапан, доклиническое исследование которого начнется в ближайшее время. Далее мы и НМИЦ им. А. В. Алмазова получили для клинической апробации ретривер для работы с тромбами в артериях головного мозга. Следующий этап — стент-графты для грудного и брюшного отделов аорты, гибридные протезы. В дальнейших планах — своя лаборатория биомедицинских технологий, у нас уже есть сотрудники, готовые закрыть этот фронт работ.

— А есть какие-то направления, которые пока не удается импортозаместить?

— Да, оборудование для искусственного кровообращения пока приходится импортировать. В России объемы операций пока слишком малы, чтобы компании были заинтересованы ими заниматься. Конечно, операций становится все больше, постепенно подтягиваемся к 50 тысячам в год — но для того, чтобы хотя бы выйти на рентабельность, нужно как минимум 100 тысяч. В Германии, для сравнения, каждый год проводится около 300 тысяч операций с использованием искусственного кровообращения. Также в лидерах Франция, Великобритания, недавно вышла вперед Польша. Всего по Европе больше миллиона операций в год, на их фоне наши 50 тысяч — капля в море. Есть и еще одна сложность: оксигенатор, полупроницаемая мембрана, ключевой компонент в производстве таких систем, который выпускают всего две-три компании в мире, — технология двойного назначения, в отношении которой действуют санкции, и в нашу страну их не поставляют. Только готовые изделия.

Андрей Травников: «Задержание Александра Караськова не отразится на сроках создания медцентров на базе клиники Мешалкина»

— Вернемся к пациентам — часто ли вам приходится сталкиваться с теми, у кого одновременно проблемы и с онкологией, и с кардиологией?

— С возрастом растет число заболеваний по обоим профилям. В районе 60–65 лет вероятность коморбидности очень высока. Мы берем пациентов с сочетанной патологией на лечение. Но есть и другая группа — это дети, примерно 100–120 человек в год, которым необходимо радиотерапевтическое лечение. Медицинское учреждение, которое занимается лечением детей с онкологией, находится в поселке Краснообск. В сентябре этого года мы заключили соглашение, по которому детей, нуждающихся в лучевой терапии, на регулярной основе привозят в Центр для получения необходимой медицинской помощи. Также нерешенной за Уралом проблемой остается онкология глаза. Такие опухоли можно лечить имплантацией источника радиоактивного излучения прямо в глаз. Пациентов, нуждающихся в таком лечении, только в Новосибирске человек 10–15, или 200–300 по всему федеральному округу. И еще 200 минимум на Дальнем Востоке. Наш Центр занимается получением разрешения для лечения таких больных. Специальная операционная для таких случаев в Центре есть. Сейчас мы совместно с офтальмологами разрабатываем программу, чтобы транслировать наш опыт на округ или еще дальше.

— Какие еще направления планируете развивать?

— В этом году новый толчок получила трансплантология. Мы занимаемся этим направлением с 2007 года, но до сих пор делали не больше пяти-семи операций в год. Причина проста — мы не могли сработаться с другими учреждениями города. В местной системе здравоохранения «элитарность» нашего Центра вызывала определенное раздражение: «Вы занимаетесь трансплантологией, а мы донорством, вам медали — нам судебные иски». Другая проблема из той же области — экстренная медицинская помощь. Когда нам привозили больных с острыми коронарными синдромами, вы даже не представляете, сколько могла занимать переписка, обмен эпикризами… Мы свою идеологию изменили, сегодня мы тесно сотрудничаем с местным здравоохранением. Подтверждение тому — открывшийся с сентября на базе Центра региональный сосудистый центр. К нам поступают по скорой помощи пациенты в критическом состоянии, проживающие в близлежащих районах.

Клиника Мешалкина в Новосибирске начала проводить лучевую терапию детям

— А остальная часть города?

— Для них есть сосудистые центры в Новосибирской областной больнице, в Городской клинической больнице № 1, в Дорожной клинической больнице.

— Ну а если вдруг пациент захочет попасть именно к вам?

— Такая возможность есть, но в приказе регионального минздрава, который вступил в силу 4 сентября, четко прописана маршрутизация пациента. Это очень важно. Очень долго все согласовывалось. В июне, через месяц после того, как я стал исполнять обязанности директора Центра, к нам приезжал губернатор Новосибирской области Андрей Травников, все здесь осмотрел, высказал свои пожелания. А еще раньше к нам приезжал главный кардиолог России Сергей Бойцов, который очень удивился: как это вы возите из Бердска сердечников мимо Мешалкина, по пробкам, когда сюда можно за полчаса довезти? Если у пациента расслоение аорты, счет идет даже не на часы — на минуты. Как пишут в научной литературе: один час — один процент смертности. Не знаю, почему предыдущее руководство не могло решить этот вопрос, что нам мешало встроиться в систему неотложной помощи. Чтобы лечить не последствия инфаркта, а сам инфаркт. С 4 сентября мы встроились в систему экстренной помощи по Новосибирской области — уже больше 300 человек прошло у нас лечение. Среди них есть и те, кого никто другой лечить не взялся бы.

— То есть работу с неотложной помощью вы наладили, а что дальше?

— Еще мы наладили маршрутизацию на медицинскую реабилитацию: от нас пациентов переводят в Бердскую городскую больницу, а оттуда, при хорошем состоянии, — в санаторий «Сосновка». Там мы сейчас арендуем целый корпус, 180 коек, где работают врачи-реабилитологи, которые от нас уходили, а затем вернулись, и мы их снова приняли на работу. Все это включено в систему ОМС, ожидаем несколько сотен пациентов в год.

— Какое сейчас у вас соотношение среди пациентов между местными и иногородними?

— Поскольку мы национальный центр, то по госзаданию у нас должно быть 60% иногородних пациентов. Но это по плану. Фактически сейчас соотношение примерно 50 на 50. Почему так получилось? Научно-медицинский центр занимается в первую очередь тем, что внедряет новые технологии, а для этого нам нужно брать тех пациентов, с которыми не справляются другие медицинские учреждения, тяжелых в плане принятия решений. Еще одна очень большая проблема — врачи на местах часто ориентируются на помощь на местном уровне, независимо от возможностей местного здравоохранения. В некоторых регионах есть негласные приказы никуда больного не направлять. А без направления по порядкам оказания медицинской помощи мы не можем пациента госпитализировать.

— С какими регионами у вас налажено самое лучшее взаимопонимание?

— Я бы не стал проводить какую-то грань между лучшими и худшими. В Сибирском федеральном округе вообще достаточно богатая кардиохирургическая история. В Омске свой достаточно мощный кардиоцентр на базе областной больницы. Новосибирск уникален тем, что здесь сразу несколько сильных кардиохирургических центров, которые решают практически любые вопросы. В Томске есть Научно-исследовательский институт кардиологии, в Барнауле тоже два центра данного профиля, как и в Красноярске — плюс у них краевая больница была модернизирована перед Универсиадой. У Кемерова тоже хороший кардиоцентр. Больше всего больных приходит из Иркутска — область большая, а мест в хирургии не хватает. Но в целом развиваются так или иначе все, кардиохирургия — самая быстроразвивающаяся на сегодня область. Приведу личный пример: мой приятель, с которым мы долго дружили, переехал из Кемерова в Москву, раньше лечился в Новосибирске и теперь снова захотел к нам приехать, хотя там учреждений достаточно. И не смог получить направление. Пришлось ложиться на коронарографию к нам на платной основе. А все потому, что Москва дает неофициальный запрет на направление в друге города.

— Насколько вам важен сегмент платных услуг?

— Нельзя сказать, что мы сильно от него зависим. Основа, как я уже говорил, — госзадание, второе место — работа по ОМС, куда уже переведены многие операции: коронарное шунтирование, имплантация кардиостимуляторов, многие сосудистые операции и др. У нас все это есть. Эндоваскулярная хирургия еще не вся перешла, но 80% уже в системе ОМС, остались только дорогостоящие операции, такие как эндоваскулярное протезирование клапанов сердца. Они есть в госзадании от федерального Минздрава. Но свою роль платные услуги все равно играют, все зависит от того, на что их направлять. Можно направлять на поощрение приближенных сотрудников или на создание в одном из корпусов спортзала или детского сада с последующей передачей помещений в аренду людям, которые не имеют никакого отношения к клинике. А вообще деньги от платных услуг — хороший стимул, чтобы вложить их, например, в разработки, в какие-то наши ноу-хау, которые не входят в госзадание, но имеют, на наш взгляд, большие перспективы. Вот туда вполне резонно отправить доходы от платных услуг.

— Из чего сейчас в основном состоит доходная часть платных услуг?

— Основную часть дает наша поликлиника — консультации кардиолога, которые не включены в ОМС, потому что это дороже, чем в других учреждениях. Региональный минздрав считает, что консультативная работа у них налажена, — и я считаю, что они правы. Но примерно половина тех, кто приезжает к нам на консультацию, это иногородние. И во второй половине дня поликлиника работает на платные услуги. Там работают не только врачи-консультанты, есть ультразвук, МРТ, сцинтиграфия миокарда — это тоже частично включено в платные услуги, либо для тех, кто поступает без направлений, либо для тех, кто не хочет стоять в очереди, либо для тех, кто просто хочет попасть именно к нам.

Дмитрий Медведев распорядился выделить клинике имени Мешалкина в Новосибирске 7,8 млрд. рублей на реконструкцию

— Но если без направлений и без ОМС, вы ведь можете оказывать такие услуги не только иногородним, но и иностранцам?

— Да, у нас налажен экспорт медицинских услуг: среди наших пациентов есть граждане Франции, США, Болгарии, но больше всего едут из Средней Азии и Казахстана. Последнему я сам удивляюсь, в Казахстане сейчас в каждом областном центре есть центры кардиологии и кардиохирургии, оборудование достаточно серьезное, врачи достойные, но многие все равно приезжают на операции к нам, в Новосибирск. Главным образом из северных областей. Также часто встречаются граждане Узбекистана, Таджикистана, Украины — они чаще обращаются в Краснодар или Москву, но бывает, что лечатся и у нас. Например, когда приезжают сюда к родственникам.

— Какую роль играет сервисная составляющая — удобства в палатах, какие-то особые услуги?

— Не скажу, что определяющую, но среди пациентов есть много тех, кто хочет не просто вылечиться, но и провести это время в комфортных условиях. Начиная от одноместной палаты — ничего особенного, просто одна койка в комнате — до более серьезных услуг. Есть те, кто хочет лежать вместе с родными и близкими, — в общем, сфера услуг достаточно интересная, и мы стараемся ее поддержать. Надо сказать, что за время работы Центра у нас неоднократно менялась точка зрения на то, нужны ли платные палаты. Мы их то открываем, то расформировываем, то снова создаем — в итоге решили оставить некоторое количество.

— Если взять среднестатистического пациента, который живет, работает, болеет, злоупотребляет, имеет вредные и полезные привычки, — не принимая во внимание тяжелые и экстренные случаи, — словом, всех, кто может нас читать: что бы вы как врач с многолетним опытом и гуру лечения сердца посоветовали им от себя лично?

— Никто не отменял здоровый образ жизни — придерживайтесь его, иначе рано или поздно это приведет к печальным последствиям. Гиподинамия, которая из года в год превалирует в образе жизни, со временем принесет за собой излишки в весе, метаболический синдром, ожирение, сахарный диабет, гипертоническую болезнь и так далее — это неизбежно, вопрос лишь в том, когда это произойдет. Если человек курит, атеросклероз — уже последствие. Я молчу про рак легких. На первом месте, конечно, стоят не вредные привычки, а генетика, но курение тоже вносит свой вклад. Про женщин я уже не говорю — я человек, который курил и бросил курить, безошибочно определяю курильщика. Специфический запах нельзя перебить не жевательной резинкой, ни мятными таблетками, во рту прополощете, а в легких смола все равно останется. Так же и с алкоголем. Здоровье нельзя купить ни за какие деньги. Многие великие люди, уже находясь одной ногой на том свете, говорили что-то вроде «никакие деньги не заменят того, что я с каждым днем теряю» — так сказал Стив Джобс незадолго до смерти. На Западе образ успешного человека, как правило, неразрывно связан со здоровьем, успешный человек для них — это тот, кто легко просыпается по утрам и целый день работает.

Редакция «КС» открыта для ваших новостей. Присылайте свои сообщения в любое время на почту news@sibpress.ru или через наши группы в Facebook и ВКонтакте

Подписывайтесь на канал «Континент Сибирь» в Telegram, чтобы первыми узнавать о ключевых событиях в деловых и властных кругах региона.