В будущем году исполняется 90 лет со дня рождения Глеба Горышина. Местом своего рождения как писателя он всегда считал Алтай.

Первый шаг

В газету «Сталинская смена» Горышин пришел весной 1954 года после окончания факультета журналистики Ленинградского университета: «Я попросил направить меня на работу на целину, на Алтай. Это был мой первый самостоятельный шаг, первый кирпич в собственноручной кладке судьбы-биографии. Слава богу, что я его совершил, первый шаг определил весь дальнейший путь…» Глеб Александрович принадлежал к нарождающемуся поколению шестидесятников, влюбленному в будущее своей страны. Влюбленностью в открывшиеся ему степные, горные, лесные и озерные просторы дышит вся его молодая алтайская проза.

«Я жил на Алтае, работал в молодежной газете, – вспоминает Горышин в очерке «Сюжет на тропе». – В алтайских целинных совхозах, на полевых станах, в степи под скирдой соломы, в доме приезжих на Чуйском тракте, над Катунью, над Бией, над Алеем, над Обью я писал для того, чтобы самоопределиться, найти свое место в огромном мире».

В очерке «О пользе пешего хождения» Горышин вновь вспоминает: «Уезжая с Алтая, опять возвращался туда, потому что именно там первоначало моей литературной судьбы. И нынче… я обращаюсь к степям и горам Алтая: «Господи, дай мне силы, как прежде, выйти на Чуйский тракт, поднять руку перед идущим грузовиком, забраться в кузов, махнуть до Чибита, а там пешком в Улаган, подняться к перевалу Кату-Ярык, спуститься к Чулышману, сто километров тропы, зажечь костер на берегу Телецкого озера… за мною приедет мой старый товарищ, наблюдатель поста гидрометслужбы Николай Павлович Смирнов».

К слову, о значении для Горышина собственной «тропы» говорит и заглавие одной из его книг – «По тропинкам поля своего». Книга рассказов для детей названа «На алтайской тропе».

«Значит, можно и так?»

Собкором «Сталинской смены» Горышин работал с 1954 до весны 1957 года, регулярно публикуя здесь – а начиная с 1955-го и в «Алтайской правде» – очерки-репортажи с целинных полей. По бережно сохраненным писателем газетным вырезкам можно воссоздать географию командировок. Горышин пишет об алтайских совхозах, о трудовых подвигах, о целинном хлебе. Есть среди публикаций и отчеты о спартакиадах в Барнауле, о театральных премьерах в Бийске, о сельской самодеятельности, о молодых алтайских литераторах, есть и охотничьи очерки-зарисовки, фельетоны.

Самый ранний его алтайский рассказ «Семерочка» – одно из свидетельств общей для молодой литературы конца 1950-х «решимости впервые раскрепоститься». «Помню, – признается автор в предисловии, – меня тогда поразили первые рассказы Юрия Казакова (чуть позже – рассказы Василия Шукшина) – именно свободой самоизъявления, какой-то неуемностью личностного начала, игрою словом, никем до этого не тронутой правдой жизни… Значит, можно и так?»

Первым опубликованным произведением Горышина был написанный на Алтае рассказ о лесосплавщиках на Бие «Лучший лоцман». Алтайские сюжеты составили и первый сборник его рассказов «Хлеб и соль». Здесь, в рассказе «Бельфлер-китайка» впервые появился создатель яблоневого сада на берегу Телецкого озера Михаил Костромин, прототипом которому послужил Николай Смирнов. Его «особенная, умудренная тайгой и трудами жизнь» составила и сюжет рассказа «Синее око». Позднее по впечатлениям от новых поездок на Алтай Горышиным были написаны повести «Снег в октябре» и «До полудня».

В Горно-Алтайске на съемках фильма «Живет такой парень» Глеб Александрович познакомился с Шукшиным, сыграл в картине эпизодическую роль. Дружба с Василием Макаровичем завязалась позднее и продолжалась много лет. В Сростки на Шукшинские дни Горышин приезжал неоднократно, вспоминал о друге: «Таких, как Василий, парней можно было встретить на Чуйском тракте, в кабинах грузовиков, – я всегда дивился мужеству, силе духа, особому таланту… этих парней, годами ездящих краем пропасти, через заоблачные перевалы. Я думаю, если бы судьба Шукшина сложилась как-то иначе, то он стал бы шофером на Чуйском тракте».

Продолжение пути

Уехав с Алтая, Горышин работал в геологических и изыскательских партиях в Восточных Саянах, в зоне затопления Братской ГЭС, в Забайкалье, на Дальнем Востоке, на Сахалине. В 1960-м он был принят в Союз писателей.

Путевой очерк остался его основным рабочим жанром, а дорога, тропа – главным сюжетообразующим началом его прозы. С молодых лет Горышин осознавал себя последователем «странствующей музы» Паустовского и Пришвина, «естественная» философия его ранних вещей формировалась также и под заметным влиянием прозы Андрея Платонова. Писатель обращался к первоосновам жизни, утверждал ценность простых потребностей человека в труде, любви, близости природе. Лев Аннинский увидел в Горышине писателя «чуткого, тонкого, стилистически нежного» и «насквозь наивно честного».

И еще одному принципу, определившемуся уже в ранней алтайской прозе, Глеб Александрович сохранил верность – журналистскому по своей природе принципу документализма: когда цену имеет подлинность и достоверность, когда в центре внимания оказывается реальное событие и конкретный человек.

Алтайский журналистский опыт во многом определил и другую важную особенность его прозы – ее автобиографизм. Повествователь в его прозе всегда узнаваем, это сам автор, сознающий свою неотделимость от постигаемого и изображаемого им природного и человеческого мира. За «навязчивый автобиографизм» его критиковали, но дневниковая исповедальность, как и репортажность, оформились в прозе Горышина в художественную систему, они определяют ее индивидуальность, ее своеобразие.

Возвращаясь…

На Алтай Глеб Александрович возвращался не раз. В 1976 году он привез на Телецкое озеро меня: «Добрался досюда заскорузшим, усталым, полууснувшим от кислородного голодания. И вот просыпаюсь; спасибо Озеру… Гляжу на Озеро, обращаюсь к нему с внутренним монологом: «Озеро, помоги мне вернуться к себе самому, молодому. Я же к тебе вернулся, ты видишь… Я тебе изменил, ушел от тебя на долгие годы, грешил с другими озерами, реками и морями. Но я вернулся, ты слышишь меня?.. И привел с собой дочь…»

Характерно, что собственный алтайский дневник 1976 года Горышин объединил с многолетними дневниковыми записями своего героя, Николая Павловича Смирнова. В этом не столько литературный прием, сколько признание особой близости с ним. Очарованная озером душа была и у Смирнова, и у его ленинградского гостя.

Редактированию и изданию чужих рукописей, возглавив в 1973 году отдел прозы в журнале «Аврора» и в 1977-м став его главным редактором, Глеб Александрович отдал много сил. В 70–80-е годы Горышин работал преимущественно в жанре повести-репортажа. Своего героя-труженика в эти годы он снова находит на Алтае. Им становится директор совхоза «Восход» Антон Григорьевич Афанасьев. Его труду на алтайской ниве Горышин посвятил несколько очерков и повестей – «В степи у самых гор», «Легкий полевой обед», «Хлеба подгорели».

«Очерки об алтайском хлебе, о сибирском характере я писал в упоении уборочной страды, в гостинице колхоза «Восход», в короткие минуты нашей разлуки с председателем Афанасьевым. Писал и думал, что ежели бог тебе дал хоть малую толику таланта, осуществить его можно вкупе с талантом, найденным в жизни, дабы подзарядиться… Я думал, что поиск героя – это поиск таланта. Герой нашелся, писать алтайские повести мне было легко, счастливо».

Это, пожалуй, одно из важнейших признаний Глеба Александровича.»

Последняя книга Горышина, «Гора и Берег», вышла в 1989 году. Свои «записки» печатал Глеб Александрович регулярно в журналах и газетах. В последние годы он все чаще писал стихи, издал за свой счет два поэтических сборника. В середине 80-х в деревне Нюрговичи на Вепсской возвышенности купил избу, в которой жил с весны до осени. Деревня – в тайге, на берегу глубокого темного озера – умирала. Медленную смерть деревни он и писал год за годом – на фоне бессмертия лесов, озер, восходов и закатов. Книга складывалась почти десять лет, очерки публиковались, но издания автор не дождался. Она вышла в 1999 году посмертно.

Жизненные итоги – главная тема последней книги. Таежное вепсское озеро напоминает автору алтайское озеро и так же его «утоляет»: «…Вдруг нашел себе объяснение: я являюсь описателем местностей, из которых состоит Россия. Что успею, то опишу, всякий раз наново влюбляясь, прикипая сердцем к обретенному предмету. Каждая местность России пригожа, краса ее не хвастлива, не выставляет себя напоказ, сокрыта в душе. Душа познается в трудах, хотя бы в трудах хождения…»

Этической и поэтической заповедью звучат последние строки автобиографических записок Глеба Горышина «Мой мальчик, это я»: «Моя мама нарекла меня Глебом не в потемках, а на духовном свету, дошедшем до нас неугасшим. Маме хотелось вырастить сына любящим тех, кто дал ему жизнь, кротким. Кротостью и любовью дышит из глубины веков «Сказание о Борисе и Глебе»…»

Любовью и кротостью дышит поздняя проза Глеба Горышина. Ее первоначалом был Алтай.

Анна ГРОДЕЦКАЯ, 
вед. науч. сотр. Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, дочь Г.А. Горышина.