13 января 2020 года фронтовику-пехотинцу яровчанину Федосию Гилеву исполнилось 98 лет. Эту жизнь можно смело разделить на две половины, точнее на две жизни: одна до весны 1943-го и вторая – до нынешних дней.
Почему убило соседа слева, другого справа, а ты остался жив, пусть и с развороченной разрывной пулей стопой? Выполз оттуда, где полегли тысячи? Милость Божия, что же еще. А почему именно тебе? А про то Он только и знает. Твое дело – жить, раз выпало такое счастье. За себя, за других, за всех, кто остался лежать у этой проклятой Зайцевой горы, именуемой у наших солдат высотой смертников…
А до того, в той первой жизни, все было как у очень и очень многих наших соотечественников, появившихся на свет вскоре после революции в России. Крестьянский паренек из села Гилевка Локтевского района Алтайского края, затем тракторист в колхозе, а потом война…
– Я ведь не сразу был призван в армию, – рассказывал Гилев, – хотя по годам уже и подходил. Оставили до осени, так как трактористом работал в колхозе. Мой черед подошел в конце ноября, когда хлеб убрали. Только перегнали технику с поля в деревню, как мне повестку принесли.
В Барнауле проходили мы что-то вроде школы молодого бойца. Но толку от той учебы, честно сказать, мало было. Маршировали, отдавали честь, а боевому делу, считай, и не обучались. За несколько месяцев я «испортил» только три винтовочных патрона на стрельбище. А «живую» гранату и в руках не держал!
По пути на запад новобранцы питались раз в сутки мерзлой картошкой и квашеной капустой. В Туле маленько подкормились, получили винтовки – и дальше в путь. Разгружали эшелон ночью прямо в поле. А потом бегом, опять бегом и снова бегом. А куда именно, даже командиры не знали. Так Федосий Гилев и его товарищи оказались у подножия Зайцевой горы, самой высокой точки Калужской области – в отмеченной на картах как высота 269.8. Впереди враг – несколько рядов колючей проволоки, дзоты, закопанные в землю танки, траншеи, подступы к которым были сплошь заминированы.
А у нас? Как вспоминает Федосий Гилев, уже перед атакой им выдали по десять патронов на винтовку и по одной гранате на десять человек. Вокруг мелколесье, особо не спрячешься. Деревья без листьев, март на дворе. Да и на снегу все хорошо видно. Особенно летчикам фашистов.
– Бомбили усердно, – говорит ветеран. – Отбомбятся и из пулеметов давай поливать. А наших самолетов я не видел. Правда, ночью слышно было, как «кукурузник» летал. И танков у нас не было, во всяком случае пока я у этой Зайцевой горы был. Полегло народу там не считано. Бежишь в атаку, а вокруг трупы лежат.
Как-то привезли сухари в мешках, считай, почти все в крошку истолченные. Как их делить? Постелили плащ-палатку и кучками ложкой раскладываем по числу бойцов. Вдруг слышим свист мины. Угодила в сосну неподалеку от нас. Одного парня, Уткина, осколком в шею смертельно ранило. Так и не дождался он своих сухарей.
Похоронили мы его здесь же под молодой елкой. После войны, лет через 50, я был в тех местах. Поднимался на Зайцеву гору, смотрел то, что осталось от укреплений немцев. Был, конечно, в месте, где мы стояли. Изменилось все сильно. Там, где мелколесье было, сейчас огромные сосны выросли. Могилу товарища найти не смог. Слишком много лет прошло.
– Да, досталось нам на той Зайцевой горе, – после недолгого молчания продолжает Федосий Александрович, – и не верится до сих пор, что живой остался. Как мы ни старались овладеть высотой, не получалось. За те дни, что я был там, из нашей роты единицы уцелели. И сам я всего-то две недели и повоевал. Ранило.
А потом были в его жизни промерзший кузов полуторки, сарай, где раненых укладывали рядом друг с другом, чтобы было теплее, бомбежка, обстрел, контузия. В госпитале Гилев услышал слова «гангрена», «ампутация», но что они значат, он не знал. Понял их значение позже, когда другой осматривающий его доктор после произнес: «Отрезать всегда успеем». И дал какие-то указания медсестре.
Тыловые госпитали во Владимире, Арзамасе, Саранске и, наконец, Оренбургский военный госпиталь. Там фронтовик пролежал больше двух с половиной месяцев. Когда начал понемногу ходить, выписали на долечивание домой.
Но хоть и шло выздоровление медленно и тяжело, сидеть дома ему не дали. Вызвали как-то в политотдел машинно-тракторной станции (МТС).
– Ты ведь до фронта трактористом работал? – спросил его начальник политотдела. – Помоги, девчата трактор в колхозе завести не могут.
– Поехали мы в поле, – улыбается Федосий Александрович, – смотрю, трактор-то, конечно, знакомый. Такой сейчас в Славгороде около музея стоит. Работал на таком до фронта. Разобрался с неполадкой, оказалось, проблема в электропитании была.
Когда трактор загудел, начальник политотдела одобрительно похлопал Гилева по плечу. Заулыбались и девчонки-трактористки. А вскоре комиссовали меня и стал я снова работать в колхозе. Война осталась позади…
* * *
– Почти на каждых трех-четырех метрах можно найти останки нашего бойца, – рассказывал спустя многие годы после журналистам командир работающего в районе Зайцевой горы поискового отряда «Никто не забыт» Александр Ильюшечкин. – Один, три-четыре метра проходишь – второй!
И немудрено: с марта 1942-го по март 1943 года штурмовали эту важную в стратегическом отношении высоту дивизии 50-й армии генерала Болдина, теряя в лобовых атаках до 50–70 процентов личного состава.
Гитлеровцы, которые тоже несли на Зайцевой горе немалые потери, называли ее Московским Верденом. А у наших солдат она получила название «Высота смертников». Всего, по подсчетам историков, за время самого продолжительного в истории Великой Отечественной войны штурма высоты полегло не менее 100 тысяч наших солдат, и взяли ее только 12 марта 1943 года.
После войны были созданы мемориальный комплекс «Зайцева гора» и музей сражения. В конце 90-х годов рядом с музеем был заложен храм-часовня в честь иконы Божией Матери «Нечаянная радость» в память о погибших здесь солдатах.
Александр КРИВОНОЖКО (фото)